Марина Алиева - Жанна дАрк из рода Валуа

Только в октябре двадцать первого года, когда пришло известие о рождении у него сына и наследника, сердце Монмута радостно дрогнуло. Однако, отправив в Лондон благодарное письмо и драгоценные подарки для жены, он был вынужден снова обернуться лицом к реальности. И этот резкий поворот от светлого к тёмному особенно отчётливо показал, как оскудели средства, собранные на ведение войны, как злы и мрачны сделались его советники и командиры, и как устал он сам от бесконечного раздражения в этой сопротивляющейся стране.

– Приближается зима, – хмуро выговорил Монмут на очередном совете. – Зимой никто не воюет, но отступить просто так я не могу. Что там у нас впереди?

– Городок Мо, ваше величество.

– Отлично. Вот возьмём его и передохнём…

Пуатье

– Даже не знаю, что теперь с этим делать?

Мадам Иоланда стояла в окружении своих фрейлин и с великим неудовольствием рассматривала парадную герцогскую мантию супруга, которую ей доставили из Анжера. Собственная мантия герцогини покоилась в семейном склепе, под каменным надгробием, изображавшим её Луи. Вопреки традиции, безутешная супруга велела изобразить герцога в полном боевом снаряжении, с руками, скрещенными на рукояти меча, как если бы он погиб в бою, а не умер в своей постели. И, опуская тело в гроб, набросила ему на плечи свою мантию, чтобы хоть так явить последнюю заботу и передать тепло и горькое сожаление…

Но мантия самого герцога, как выяснилось только сейчас, была изрядно подпорчена. От подола шел рваный разрез, из-за чего мех на подкладке, тоже надрезанной, провис и «полысел» на местах разрыва. Кроме того, по самому низу он был сильно испачкан уличной грязью, вовремя не отчищен и пожелтел, что теперь, вместе с залысинами, делало этот, роскошный когда-то, атрибут герцогской власти совершенно непригодным для ношения. Мантию, судя по всему, пытались подлатать, и явно не женские руки, но грубо наложенный шов уже разошёлся и оставил после себя дополнительные увечья в виде дыр и торчащих нитей.

– Как такое могло произойти?! – в отчаянии спрашивала мадам Иоланда Танги Дю Шастеля, который ездил с герцогом на похороны второго дофина, где эта мантия надевалась последний раз.

– В день похорон шёл сильный дождь, насколько я помню, – пожимал плечами Дю Шастель. – А вы сами знаете, мадам, насколько небрежно его светлость относился к одежде не военной. В те дни он был сильно раздражён… И разрез этот получился, когда герцог спускался с коня возле собора и зацепился за мантию шпорой. Он просто дернул ногой и даже не обратил внимания на то, что подол порван и тянется по грязи… А потом, когда мы вернулись…

– Можете не продолжать.

Мадам Иоланда с грустью провела рукой по мантии мужа – когда они вернулись, герцог, как раз и заболел…

Тягостные воспоминания уже не повергли её в тупое отчаяние, но заставили сердце тоскливо дрогнуть, и герцогиня решила, во что бы то ни стало, починить мантию!

Поэтому сейчас, окружённая фрейлинами, она стояла, накинув на плечи, всё ещё роскошную пелерину, и, изгибаясь на пределе возможностей, пыталась заглянуть себе за спину, чтобы увидеть, насколько длинным будет выглядеть шлейф, если его укоротить.

– Его светлость был выше вас, мадам, поэтому до длины, установленной официально, подрезать будет можно. Но, что делать с теми повреждениями, которые останутся, я не знаю.

Дама де Прейль деловито осматривая край мантии, обошла герцогиню полукругом.

– Разве что закрыть разрез вышивкой? Или всё-таки заказать новую…

Но о том, чтобы заказывать новую мадам Иоланда слышать не желала. Во-первых, стоила мантия баснословно дорого, а сейчас каждый экю работал только на дофина и его дело. А во-вторых… Господи, неужели непонятно?!

– Мантия нашего супруга должна оставаться той же и такой же, как при его жизни! Только не рваная, разумеется…

Фрейлины снова столпились возле порченого шлейфа, а в дверях показался управляющий замка. Выждав положенное время, чтобы герцогиня обратила на него внимание, он поклонился и полувопросительно оповестил:

– Господин Рене к вашей светлости.

– Проводите его в мой кабинет и попросите подождать…

С тех пор, как дела «дофинистов» пошли в гору, мадам Иоланда стала замечать, что вся замковая прислуга начала себя вести с важностью прислуги королевской. А заметив, всячески это поощряла. В другое время сообщение о визите сына было бы обставлено с большей простотой – он бы просто пришёл и вошёл. Но пора.., пора уже привыкать к тому, что этот двор не жалкая попытка упрямого бастарда доказать, что в его жилах течёт королевская кровь. Тут и без Шарля таких молодых людей хватало. Взять хоть Дюнуа, чьим отцом был брат короля, или Алансон, чей род восходит к первому королю династии. Да хоть бы и её Рене – сын короля Сицилийского и внук короля Арагонского… Каждый из них, будь сейчас прежние времена, обладал бы собственным двором. Но они приехали служить дофину, и теперь здесь всё должно быть, как при дворе настоящем, королевском, без той простоватой фамильярности, которая установилась ещё в годы малолетства Шарля, не имеющего даже слабой надежды стать, не то чтобы королём, но просто любимым сыном…

– Отдайте белошвейкам и лично проследите, чтобы не испортили ещё больше, – велела фрейлинам мадам Иоланда, бережно снимая мантию. – После того, как я надену её на коронацию дофина Шарля, следует заказать драгоценный короб и хранить эту мантию вечно, в память о нашем дорогом супруге.

Фрейлины почтительно разложили мантию на специальной подстилке и присели в поклоне, провожая герцогиню, которая, бросив беглый взгляд в зеркало, отправилась в кабинет.

Рене стоял у окна. Не услышав шаги матери, он продолжал глядеть на дальний лес, зеленеющий молодой листвой. Лицо его было серьезно и задумчиво, а мысли, кажется, витали очень далеко, так что мадам Иоланда получила возможность полюбоваться сыном, не будучи замеченной.

Мальчик сильно возмужал, пройдя боевое крещение в нескольких вылазках против англичан. Стал спокойней в движениях и смотрел теперь более жёстко. И, хотя не был похож на отца лицом, напоминал его статью и трогательно-узнаваемой манерой встряхивать головой, когда снимал шлем или шляпу. Впрочем, шляп он уже не носил. Щёгольские наряды были отставлены, и даже теперь, придя к матери, Рене надел легкую кольчугу с панцирем и нарамниками.

– Ты собираешься в поход? – спросила мадам Иоланда, обводя рукой боевой наряд сына.

Очнувшийся от раздумий Рене повернулся к матери и с улыбкой поклонился.

– Кажется, мы собираемся вместе, матушка. Мне сказали, ты примеряешь мантию отца… Это из-за воспоминаний, или предстоит поход на королевский двор?

– Всё вместе.

Мадам Иоланда подошла к сыну, заботливо поправила сбившийся белый шарф на его плече, который Рене, как и вся здешняя молодая знать, носил в знак траура по Франции и кивнула ему на стул, сама опускаясь в полукруглое венецианское кресло.

– Ты по какому-то делу?

– Я соскучился…

Герцогиня внимательно посмотрела на сына. «Нужно будет научить его притворяться более умело», – подумала она, нисколько не обманываясь наигранной беззаботностью. Рене явно пришёл поговорить о чём-то важном, но не знал, как начать, поэтому «соскучился» прозвучало у него неубедительно, и улыбка, призванная подкрепить слова, вышла какая-то косая. «Вероятно, мальчик волнуется из-за своего двойственного семейного положения, и не решается заговорить – считает проблему слишком мелкой. А не решать её тоже не может…», – предположила мадам Иоланда.

Как только пришло известие о подписании договора в Труа, свадьбу с Изабель Лотарингской сыграли почти молниеносно.., на бумаге. На пышные церемонии не тратили ни средства, ни время, отложив «семейное» празднество до лучших времён. А наступить они должны были скоро – герцог Карл осмелел настолько, что стал открыто выражать своё недовольство англо-бургундскими действиями, и вот-вот должен был подать в отставку. Тогда-то, по обоюдному согласию, брак и будет комсуммирован. Но пока Рене ходил, ни муж, ни холостяк и с лёгкой руки де Ре получил у местной молодёжи довольно обидное прозвище… Вероятно, нанося визит матери, он надеялся, хоть как-то ускорить процесс…

«Или мальчик в кого-то влюбился, что в его возрасте давно должно было случиться, и теперь разрывается между чувством и долгом..,» – подумала мадам Иоланда, вспомнив, что бывает и такое. Но первой поднимать тему не стала. Пускай учится. В том будущем, которое было уготовано Рене, требовалось умение твёрдо держать разговор самому.

– Ла Файет хвалит тебя, – сказала она. – Говорит, из тебя получился хороший воин.

– Вы же знаете, матушка, для меня это не главное.